Не кажется.
- Погляди на его розовенький носик! - говорит Холли, - как у ребёночка!
Как по мне — розовость носика скорее пятачком навевает. Есть такая кошачья порода — сфинксы. А наш — свинкс. Долго пытался эту шутку перевести Холли на английский. Безуспешно. Какая ж он свинья? — говорит. Какая ж ты свинья — говорит чаще. И чисто по очкам, надо признаться, я — свинотнее. Моюсь реже, щетина жестче, валяюсь в грязи, жру что попало, визжу:
- Мужа своего б ты так обнимала!
- Ты че, - смеется, - ревнуешь? Тебе-то чего бояться? Он всего-лишь моя маленькая обезьянка...
Вот! В своей голове она уже переводит его из семейства кошачьих поближе к человеку. Ведь существует давняя традиция романтических отношений между женщинами и приматами — Тарзан, Кинг-Конг, Планета обезьян...
- Ваша императрица, между прочим, - говорит Холли, - сношалась с конями! Конями! Пятьсот килограмм, зубы — во! И так далее...
- Кони тебе не грозят. В нашей квартире лошадь просто физически не поместилась бы.
- Да мне они и не нравятся совсем. Губастые, мордатые...
- А мне нравятся.
- Еще бы! Ты любишь большие попы.
Подошел кот и укусил её за большой палец ноги. Игриво так. Холли немедленно забыла про меня:
- Скучно тебе, мой сладенький? Хочешь обнимашечки?
Думаю, мне крупно повезло, что он кастрирован.
- ...И сама же его кастрировала, в своё время, - говорю ехидно, - собст-вен-но-ручно. Вот ведь древнегреческая трагедия-то!
- Какая еще трагедия? Обыкновенная рутинная процедура...
Смотрит на меня ласково:
- Я ведь тебя тоже очень люблю, мой котик.
Journal information